Флер Делякур/Віктор Крам. Після Тричаклунського турніру Флер сняться страшні сни про те, що Віктор намагається її вбити.
Надибала заявку на Беліві і подумала, що вона ахуєнна.
Думаю напружено над тим, що хочу зробити цей текст якимось чуттєвим-чуттєвим, якимось сильним, трепетним, пронизливим. Думаю над тим, що хочу зробити його детективом чи едвенчером, я не вирішила. Хочу спекотного, тягучого, запиленого літа, хочу Флер, яка не може заснути вже котру ніч поспіль, Флер, якій не вистачає повітря, Флер, яка бачить лютий блиск очей у напівтемряві лабіринту кожного разу, як заплющує очі. Я хочу Флер красиву-красиву, з довгим розпущеним волоссям і в чоловічій білій сорочці. Я хочу Крама рішучого і впертого, хочу ламану англійську, хочу чогось такого яскравого, такого сильного, як спалах.
Я серйозно тут продумую сюжет, рібята.
Я серйозно боюся, щоб мене не занесло у максі.
Я навіть саундтрек вибрала, да. Це W.A.S.P. "Sleeping in the fire"
Ааааа, паніка, паніка, паніка, у мене сесія на носі, мені не можна починати новий текст!
Але в мене, по ходу, вже просто немає вибору.


ЗЛАТО, Я ТЕБЕ НЕНАВИДЖУ, ЗА ЩО ЦЕ МЕНІ?!
Я уже отруєна цим текстом.

---

Шота у міня стока праблєм, стока праблєм... Пайду-ка я нап'юсь.
Ну да, у нас тут дєвішнічєк. Прівєт, Оля, прівєт, Слабадюня, прівєт, Бехеровка.
Я сьогодні буду п'яна. І не зважаючи на сніжні завали за вікном, у нас вдома сьогодні буде тепло.

@темы: то всьо журавлікі!

---

Внєзапна: 1 рік на ПФ.
Один рік - і одинадцять завершених текстів.
Один рік - і 59 текстів у вибраному.
Один рік - і 10 текстів, які я перечитувала більше, ніж 10 разів.
Один рік - і плюс 5 надзвичайних дівчат у моєму житті (Златко  super-kaktus, Віко  lennycosmos, Юто  heyasshole, Оленко raliso і, звичайно ж, дивовижна Марічко vidma - просто дякую за те, що ви в моєму житті з*явились)
Загалом - я дуже рада, що в мене був цей рік.

@темы: фанфи, обогі, я тоже це пишу

---

Я, знаєте, не дуже люблю Ліну Костенко. Маю нещастя знати її особисто, бачила її кілька разів на моєму далекому першому курсі. І, на жаль, велика поетеса, десидентка і борець справила на мене враження хамовитого нахабного бабиська.
І я не можу повірити, що вона написала такі трепетні, яскраві й по-справжньому болючі вірші. Ліна Костенко, чорт забирай, геній. І плювати, яка вона там в звичайному житті, головне, що кожне поетичне слово її б’є точно в серце.

Пересвідчитись у геніальності

Моя любове! Я перед тобою.
Бери мене в свої блаженні сни.
Лиш не зроби слухняною рабою,
не ошукай і крил не обітни!
Не допусти, щоб світ зійшовся клином,
і не присни, для чого я живу.
Даруй мені над шляхом тополиним
важкого сонця древню булаву.
Не дай мені заплутатись в дрібницях,
не розміняй на спотички доріг,
бо кості перевернуться в гробницях
гірких і гордих прадідів моїх.
І в них було кохання, як у мене,
і від любові тьмарився їм світ.
І їх жінки хапали за стремена,
та що поробиш,— тільки до воріт.
А там, а там... Жорстокий клекіт бою
і дзвін мечів до третьої весни...
Моя любове! Я перед тобою.
Бери мене в свої блаженні сни.

@темы: читаю

---

А за вікном майже весна, і я знову бачу світ - контактні лінзи - найкращий винахід людства.
П’ятниця, і сонце, і попереду два вихідних, а проблеми... проблеми були і будуть завжди, від них нікуди не подінешся і не сховаєшся. Завтра починається весна, на вихідних у мене не буде Інтернету і грошей, зате буде багато любові й сексу. А це, зрештою, не так-то вже і погано
Мені сьогодні запропонували ще одну роботу. Бабло пабєждаєт зло.
У мене сонячний настрій, рібята. Бо ці божевільні + 12 в останній день листопада прогрівають мою душу.
Сьогодні я питиму на Трої. Сьогодні мені обов’язково буде весело.
Життя - чудова річ. Як не крути.

@темы: ...висновків: життя минає..., то всьо журавлікі!

---

Я вирішила поберегти свої нерви і емоційне здоров'я, тому на Конана сьогодні не пішла. І без мене розбереться, сподіваюсь.
Думаю писати есей з філософії мови. Уже заздалегідь ненавиджу Руссо.
Писати нічого, насправді. Апатія. Осінь відступає, здає позиції зимі. Уже скоро-скоро грудень.
Я страшенно втомлююсь на роботі. Я дуже хочу вихідних. Ви навіть не уявляєте, як сильно.
Скоро відправлюся до Луцька на цілих три дні.
Життя осіннє. Я втомилась.

@темы: ...висновків: життя минає..., vivat akademia!

---

Серйозно засіла за переклад "Грому й блискавок".
Думаю - чи варто викладати його сюди?

@темы: фанфи, обогі, я тоже це пишу

---

Сьогодні занесла кравчині льон і викрійку на сорочку. Ну, вона обмірює там все, а потім каже: "Гм, а Ви вишиваєте?" Ну да, кажу, вишиваю, давно уже. "Гм, - каже кравчиня, - а може, мені Вам роботу підкинути? Бо в мене часто замовлення бувають на вишиванки, а я вишивать не вмію"
От тепер сиджу і думаю - а треба воно мені чи ні? Колись давно-давно, після першої вишитої власноруч сорочки, я сказала, що ніколи не вишиватиму на продаж - надто багато душі, сил і часу ти вкладаєш у це, і гроші, які тобі за це платять, того не варті. А тепер-от задумалась. Зайві гроші ніколи не завадять.
Коротше, спочатку розберусь з Женьковою сорочкою, а тоді вже подивимось - буду я впрягатися у ще одну роботу, чи нє.

Ну і ще два слова. Наступних вихідних Оля їде до Дніпропетровська, а це значить, що квартира цілком і повністю моя. І так уже співпало, що саме на ті вихідні припадає наших з Женею півроку. Подумати тільки - цілих півроку разом. З одного боку, ніби й небагато, а з іншого - майже життя. Одне на двох. Я не перестаю дивуватись.

@темы: ...висновків: життя минає...

---

Я дуже, дуже, дуже мало спала. Я вчора була така пригнічена після матчу, що не хочу про нього навіть згадувати. Мені снився якийсь психодел, але я таки відірвала свою голову о сьомій ранку від подушки, вмилась, НАФАРБУВАЛАСЬ (Боженько, коли таке було востаннє?)))) і вибігла з дому, тому що о восьмій десять ранку у мене на Петрівці була ЗУСТРІЧ.
АААА. Мене пре. Мене реально пре і ковбасить від усвідомлення того, що я задумала і який шлях для втілення свого плану обрала. Я сама з себе в шоці.
Я вирішила все-таки вишити Жені сорочку. Я знайшла-таки схему, яка саме така, як я хочу. Я купила таки льон. Я стирила у Жені з телефону номер його ТАТА. Я з ним зідзвонилася. Я сьогодні о восьмій ранку мала з ним таємну ЗУСТРІЧ, адже у них з Женьком однаковий розмір.
Отже, я зараз маю трофей. У мене в сумці лежить сорочка, яку доведеться гарненько обміряти.
Рібята, я тільки що познайомилась з татом мого хлопця. Тепер я з ним переписуюсь смс-ками, бажаю йому гарного дня, а він радить мені подивитися концерт "Монстри рока". Рібята, я тут на грані радісної і сміхової істерики
А ще сьогодні я йду з Женею в театр. А ще у мене майже не лишилось часу для того, щоб зробити-таки домашку з інгліша, але в мене зараз зовсім не те в голові.

Ну, де оплески, захоплені вигуки? ) Уже через кілька місяців у мого Женька буде щось

ТАКЕ

Гарячково згадую, як робити мережки.

ВСІМ ЛУЧЄЙ ДАБРА ВІД МЕНЕ НЕАДЕКВАТНОЇ

@темы: витинанки власних думок

---

Останні півгодини роблю все, що завгодно, аби тільки не читати дурну-дурнющу філософію мови. І ніби й візантійська естетика повинна бути легшою, ніж антична, і ніби й текст невеликий, але як тільки погляд натикається на відкритий вордівський документ з філософським трактатом Бичкова, стає чомусь зовсім сумно. У мене семінар на 16.30, теоретично, час іще є, але краще прочитати це все зараз, щоб воно хоч трошечки в голові вклалося. Щоб хоч щось розумне на семінарі ляпнути. Ех.
Я іду сьогодні на Динамо - ПСЖ, і сама не знаю, добре це чи погано. З одного боку - шанси мізерні, з іншого - матиму змогу викричати з себе всю втому і злість. Все якось дивно.
Мені не пишеться зовсім, тому я вирішила засісти за перекладацтво. Переклала Грімма українською. Можливо, найближчими днями сяду-таки за "Грім і блискавки"
Девіз дня - боль-таска-уніженія

Зате вчора Все вдавалось саме так, як я хотіла. І секс двічі підряд - це все-таки прекрасно

@темы: ...висновків: життя минає..., vivat akademia!, футбол, біль

---

В моєму житті відбувається щось дуже дивне.
Ні, не так.
У мене всередині відбувається щось дуже дивне. Мені страшно, мені сумно, мені боляче. Мені дуже хочеться, аби хтось був зараз поруч, аби хтось тримав мене за руку і підтримував. Я дуже цього хочу, але нікого про це не прошу.
У мене довгі красиві червоні нігті, сині великі очі й трохи захрипле горло. Я постійно мерзну останніми днями і сьогодні цілий день хочу писати. Я хочу писати українською. У мене в голові, здається, народжується ще одна пісня у мій Плейліст. Я так давно його не поповнювала. Це мусить бути написане під Пінк Флойд, і якби "High hopes" не була б зайнята, то я би вибрала саме її. А так.. "Shine on your crazy diamond"?
Це буде щось про темряву, музику Всесвіту і чорні провалля очей. Це буде щось про переплетіння пальців, багато п'яної метушні навколо, зв'язок між двома людьми, у яких уже все було. У яких уже нічого не може бути. Це мусить бути щось про приреченість. Це мусить бути щось гірке.

І я не розумію, чому я хочу писати про це саме гірко, адже я абсолютно не шкодую, що все сталося саме так.

@темы: пишу, музика, діла душевні, біль

---

Вика мужик. Вика справится.
Просто иногда бывает очень тяжело дышать. Мне особенно тяжело дышать сейчас, когда пьяна, когда все слишком ярко и слишком неправильно-неестественно, но соблазн, черт возьми, так велик. Я не сделаю этого никогда в жизни. И от этого сейчас пересыхает в горле.

@темы: діла душевні

---

Оскільки деанон уже пройшов, тооооо... Тримайте, рібята ))

Гримм

Автор: ochi.koloru.neba
Бета: vidma
Пэйринг: Сириус Блэк/Алиса Лонгботтом/Фрэнк Лонгботтом
Рейтинг: R
Жанр: POV/Angst/Drama
Размер: Мини
Статус: Закончен
События: Времена Мародеров, Не в Хогвартсе
Саммари: Написано на фикатон на Поттер-фанфикшн по заявке Cannabis Sativa: Алиса Лонгботтом/Сириус Блэк, "Иногда трахаться и пить виски - лучший вариант, который только может существовать"
Предуп-ние: Кровь, смерть, секс, отчаянье, всю дорогу все грустно и беспросветно. Текст не о любви, или о недолюбви, это уж кому как больше нравится.
От автора: Владимир Яковлевич Пропп в своей книге "Исторические корни волшебной сказки" утверждает, что душа человека хранится в его волосах.

…И мы сидим на грязном деревянном полу, его белоснежная рубашка расстегнута, он привалился спиной к дивану, курит, щурится, на меня смотрит. На мне какая-то растянутая мужская футболка, найденная в его шкафу, нелепое изорванное вечернее платье валяется около дивана, я подтянула колени к подбородку, обхватила их руками, тоже курю. Между нами завеса дыма, молчание и столько воспоминаний, что становится тяжело дышать. Между нами – пепельница, полная окурков, стаканы с толстым дном и ополовиненная бутылка. Между нами – боль.

У меня волосы черные, по плечи отросшие, у меня кольцо на безымянном пальце, у меня безысходность в глазах. Мы в комнатушке грязного отеля пьем виски, сидя на полу, а к окнам липнет промозглым туманом октябрь. Нам по девятнадцать лет, а кажется – по сто пятьдесят. Мы выгорели, мы выцвели, мы устали. Меня дома ждет любящий муж, а у него… у него и дома-то своего нет.

Я не хочу сейчас думать, я не могу сейчас думать. Час тому назад он меня спас, и у меня нет по этому поводу мыслей. Потому что иногда трахаться и пить виски – лучший вариант, который только может существовать.

Он тушит очередной окурок, откидывает голову назад, взгляда не отводит. Я делаю жадный глоток из стакана, алкоголь разливается по венам, согревает вымерзлую душу. Я губы тонкие в ухмылке кривлю, а он начинает говорить, и его голос низкий хриплый по нервам моим оголенным бьет.

— А помнишь, когда-то, когда ты еще носила длинные волосы…

Я улыбаюсь. Я все помню.


* * *
Холодное серое утро касается ледяными ладонями моей кожи. На траве роса, я сняла туфли, хожу босиком, ноги уставшие разминаю. Мы новую жизнь начинаем – взрослую. Закончился Хогвартс. Закончилось детство.

Лили уже почти уснула, свернувшись клубочком на коленях у Джеймса. Поттер рассеяно ее волосы гладит, шуточками дурацкими со своими друзьями обменивается. Они как всегда вместе – Мародеры. И я с ними — дружим ведь. Голова кружится от запахов утренних и молодого вина. Мы не спали всю ночь, мы пели и танцевали, мы веселились, мы... Я улыбаюсь. Школьные годы остались в прошлом, теперь все будет по-другому. Все изменится.

— Алиса, — зовет меня Рем, и я оборачиваюсь, — Алиса, а ты что собираешься теперь делать? Уже придумала, чем заниматься будешь?

— Да, — киваю уверенно. Ответ на этот вопрос я знаю уже давным-давно, теперь даже кажется, что всю жизнь знала, с самого детства.

— Ну и что? Академия при больнице святого Мунго? — я отрицательно мотаю головой, ступаю еще несколько шагов по мокрой траве навстречу друзьям, смотрю уверенно, произношу:

— Аврорат.

И повисает полная тишина, нарушаемая только пением ранних птиц. И едва слышным насмешливым фыкраньем. Я разворачиваюсь резко, глаза сощуриваю:

— Проблемы, Блэк? — Сириус улыбается на все свои тридцать два зуба, сбрасывает мантию тяжелую с плеч, ступает несколько шагов ко мне, укутывает мои озябшие плечи в теплую ткань, по носу меня шутливо щелкает:

— Никаких проблем, Алиса. Просто ты — девчонка.

— И что с того? — хмурюсь я, поплотнее его мантию запахивая, запах терпкий мужского одеколона, алкоголя и сигаретного дыма вдыхая. Он стоит близко, слишком близко, так близко, как стоять нельзя, взгляда смеющегося от меня не отводит, пальцами заколки из моей прически вытаскивает, и длинные черные волосы рассыпаются по плечам. Наклоняется ко мне, дыханием горячим ухо мое щекочет:

— Ничего. За партой со мной сидеть будешь.

И отходит резко, а я вслед ему не смотрю, не хочу, я к небу светлеющему голову поворачиваю. Сириус уже смеется очередной шутке у меня за спиной, и смех его хриплый лающий меня обволакивает.

Лето касается ласково своими пальцами моего лица, ноги в траве холодной мокрой утопают, ветер волосы треплет. Мне восемнадцать. У меня вся жизнь впереди.

Встает солнце.


* * *
Не сидим мы с Сириусом за одной партой. И не потому, что не хотим, просто теоретических занятий нет у нас. В магической Британии — война, и у Министерства нет времени на теорию, молодым аврорам преподают только практику, практику и еще раз практику. Нас гоняют десять часов в сутки, мы учимся защищаться и убивать, мы на дуэлях друг с другом сцепливаемся, словно псы озлобленные один на другого кидаемся. Нас учат быть злыми, чтобы добро защищать.

За партой мы с Сириусом не сидим, а вот в напарницы он только меня и выбирает. И друг против друга стоим мы каждый день с палочками наизготовку, каждый день носимся по залу тренировочному, палим заклятиями, щиты ставим, уворачиваемся, пытаемся перехитрить, обмануть. И смеемся каждый день вместе, и смех наш отбивается от высоких сводов Аврората, смех наш Грозного Глаза Грюма раздражает, злит его, он только бросает нам едко:

— Посмотрим, как вы на поле боя смеяться будете...

Мы с Сириусом переглядываемся, смешинки в глазах пряча, и снова тренироваться идем. На нас вся группа смотрит, как на сумасшедших, а нам плевать, мы друг в друга проклятия бросаем, мы соревнуемся, как в школе соревновались — кто быстрее, кто смелее, кто хитрее? Мы не выросли совсем, не повзрослели, хоть казалось нам, что детство позади, что мы его в Хогвартсе оставили.

А после тренировок я, уставшая, переодеваюсь, косу тугую расплетаю, волосами черными встряхиваю, на улицу выхожу, воздух осенний холодный полной грудью вдыхаю. Я Сириуса жду, чтобы к Лили и Джеймсу вместе в гости пойти.

— У тебя волосы красивые, — голос чей-то незнакомый позади меня раздается, и я оборачиваюсь резко, палочку на ходу выхватывая. Передо мной парень высокий темноволосый стоит, глаза его серые внимательно меня изучают. Я палочку опускаю, в карман прячу, отвечаю резко:

— Я их обрезать хочу, в глаза лезут, обзору мешают.

— Меня Фрэнк зовут, мы в одной группе с тобой.

— Прости, совсем тебя не помню, — отвечаю скорее на автомате, рассеяно, на пальцы холодные дышу, пытаясь их согреть.

— А ты вообще хоть кого-то, кроме Блэка, помнишь? — я голову резко поднимаю, прожигаю парня злым взглядом.

— Сириус — друг, а ты — нет. Тебя я помнить не обязана.

Он смотрит внимательно, а потом улыбается простодушно:

— Я, может быть, тебе и не друг пока, но и не враг тоже. И волосы не обрезай, тебе идет такая прическа.

И он уходит прочь по мокрой осенней аллее, а я ему вслед внимательно смотрю. А потом Сириус рядом оказывается, словно ветер шальной на меня обрушивается, шутит что-то о кавалерах и поклонниках, руки мои холодные в своих горячих ладонях отогревает, дразнится, язвит. И у меня на кончике языка уже чертенок сидит, защищаюсь, и сама нападаю, с Блэком по-другому не бывает, с Блэком по-другому нельзя.

Не сидим мы с Сириусом за одной партой, но дуэли наши, оказывается, привлекают внимание всей группы.


* * *
За окнами — первый мокрый снег, ноябрь гадкий не дает нормально дышать. Я заплетаю тугую косу, к тренировке готовлюсь, когда в зал влетает Грозный Глаз. Злой, взвинченный, резкий, он кричит на всю мощь аврорской глотки, орет о том, что Пожиратели Смерти напали на какой-то городишко, что битва там сейчас, что людей не хватает и нужна помощь. Я с Блэком переглядываюсь быстро, выступаем первыми вперед, а за нами — еще несколько человек. Грюм кивает сухо, с кармана портал достает, нам протягивает.

Первая битва обрушивается на нас, словно проливной ливень. Мокрый снег испуганно кружится вокруг нас, издерганных детей, и вокруг — вспышки, крики, кровь, ругань. Вокруг — люди в черных мантиях, разноцветные лучи, сумасшедший круговорот, танец жизни и смерти.

Мне не страшно. Я изворачиваюсь и нагибаюсь, я бросаю проклятия и ставлю щиты, я создаю зеркала и выбиваю палочки из рук противника. Мне не страшно. У меня просто нет времени бояться. И только мокрые волосы, которые так и не успела заплести в зале, лезут в глаза, я раздраженно убираю их свободной рукой и снова бросаюсь в бой. Это — моя работа.

Рядом лежит кто-то в грязи, кричит душераздирающе, а у меня даже времени нет присмотреться внимательнее — чужой? Нет, свой, аврор, ведь мантия ярко-красная. Человек кричит и руки окровавленные к животу прижимает, рану зажать пытается, но кровь сочится сквозь пальцы... Я смотрю на него, и уже думаю броситься на помощь, но вдруг из гущи сражающихся людей вырывается огромный черный пес. Глаза его сверкают, он рычит и скалится, он хватает раненного зубами за мантию и утаскивает его прочь.

Я обмираю, смотря завороженно вслед черному псу, больше похожему на волка, вслед умирающему человеку, который кричит так громко и так отчаянно, что слушать его невозможно, и хочется зажать уши ладонями, отгородиться, забыть увиденное, но в голове вертится лишь одна фраза, услышанная когда-то на уроке Прорицаний: «Гримм — это предвестник смерти, который появляется в образе большого черного пса. Каждый, кто увидел гримма, вскоре умрет»

— Алиса, сзади!!! — истошный крик Фрэнка бьет по ушам, я разворачиваюсь резко, успеваю поставить щит, и тут же вскидываю палочку и кричу:

— Авада Кедавра! — зеленый луч бьет Пожирателя прямо в грудь, и он падает на землю замертво. У меня дрожат руки, у меня адреналина в крови столько, что я не чувствую уже ничего, я бегу, изворачиваюсь, не обращаю внимания на то, что тяжелые ботинки вязнут в грязи, что волосы лезут в глаза, а мантия уже давным-давно намокла и сковывает движения. В моем пульсе бьется только одно: «Я хочу жить».

Я сражаюсь, я бьюсь на дуэлях, я защищаюсь. И руки у меня уже не дрожат, и я вся сейчас — инстинкты, чутье. Я сейчас — зверь. Мне восемнадцать, и я убиваю.

А потом где-то за моей спиной раздается оглушительный взрыв, и что-то тяжелое сбивает меня с ног и наваливается на меня сверху, и падают холодные камни, и все тело уже словно горит от боли, а удары все сыплятся и сыплятся... И я хочу закричать, но не могу, воздуха не хватает в легких, и я хочу плакать, но глаза абсолютно сухие. И дышать слишком сложно, что-то большое и теплое придавило меня к земле, а каменные обломки все падают и падают... Тот, кто увидел гримма, вскоре умрет. Я теряю сознание.


* * *
Яркий свет обрушивается на меня. Лучи режут глаза, и хочется зажмуриться, вернуться туда, в темноту, туда, где было спокойно и тихо, где ничего не болело, где не было чувств вообще. Сейчас же каждая клеточка моего тела кричит от боли, а накрахмаленные простыни царапают слишком чувствительную кожу.

— Алиса... — и голос знакомый молотом по вискам бьет. Поворачиваю голову, щурюсь, черты родные пытаясь разглядеть. — Слава Мерлину, ты очнулась!

Рыжие волосы Лили ловят отблески ламп, и глаза режет уже совсем невыносимо. Рядом с ней взволнованный и взъерошенный Джеймс с рукой на перевязи, смотрит на меня, хмурится, молчит, губы кусает. Набираю побольше воздуха в грудь, выдыхаю едва слышно, с трудом выговаривая слова:

— Что. Случилось?

— Вас засыпало обломками дома. У тебя кости некоторые переломаны и сотрясение. Через несколько дней будешь, как новенькая. Здесь, в Мунго, тебя быстро на ноги поставят, — улыбается тепло Эванс, но в глазах у нее — целое море тревоги, и я тону в нем, захлебываюсь его соленостью. Меня тошнит, и голова кружится, и глаза слезятся.

— «Вас» — это кого? — спрашиваю, хрипя. Джеймс хмурится еще больше, Лили испуганно с ним переглядывается.

— Понимаешь... Фрэнк тебя от обломков своим телом закрыл. Он тоже тут, в Мунго. Только вот совсем плох. У него-то, похоже, и одной косточки целой не осталось... Без сознания.

У меня сил почти не осталось, у меня отчаяние ядом внутри разливается, чувство вины душу мою отравляет, страх сердце в железном кулаке сжимает. У меня все тело болит, и простыни кожу царапают, у меня шум в голове, и свет мне глаза ножами режет. И перед тем, как погрузиться в спасительную темноту, спрашиваю тихо:

— Сириус?

Лили смотрит внимательно, Джеймс ухмыляется.

— Раны зализывает. Жив, что ему станется.

Жив. И можно вздохнуть с облегчением.

Свет снова меркнет.


* * *
Я прихожу к Фрэнку в Мунго каждый день. Он лежит, недвижный, на белых простынях, люди в лимонных халатах вокруг него кружат, накачивают зельями его, головами задумчиво кивают. У Фрэнка и вправду костей целых почти не осталось, да еще и легкое повреждено, и целитель во время очередного обхода говорит задумчиво:

— Может, и хорошо, что в сознание не приходит. Мы ему кости постепенно сращиваем, такой адской боли и врагу не пожелаешь.

Я сижу возле койки, смотрю на лицо его серое безжизненное и думаю, что я бы врагу столько мучений не только пожелала бы, а еще и собственноручно пожелание свое исполнила. У меня горечь во рту, я рядом с Фрэнком сижу пятый день, пальцы побелевшие в кулаки стискиваю. Я об одном Мерлина прошу — только бы с Фрэнком все было хорошо.

А по ночам я просыпаюсь в поту холодном, мне сны снятся, и каждый — о зеленых лучах, крови и застывших глазах. Каждый — о боли, что все тело твое пронизывает, об обломках, что засыпают тебя, о воздухе, которого не хватает катастрофически. И в каждом сне ко мне гримм черный подходит, за мантию хватает и тащит куда-то, хоть я кричу что есть мочи: «Но ведь я жива! Жива, слышишь?!» Но пес упрямый, тащит меня от войны и сражений, и все мое сопротивление напрасно... Гримм забирает меня с собой.

И вдруг ресницы Фрэнка вздрагивают, он глаза открывает, голову ко мне поворачивает.

— У тебя волосы красивые, — улыбается мне едва заметно.

Кажется, я плачу.


* * *
А битвы теперь стали обыденностью.

Зима набирает обороты, и черные мантии на белом снегу — словно кляксы. Сириус смеется, что так в них попасть легче, но сам чернее тучи ходит. У него шрамов прибавилось, у меня — отчаянья. Он язвит и за косу меня дергает, я язык ему показываю и ужинать с Фрэнком иду.

И только ночами снова и снова одно и то же, кровь, и грязь, и крики, и гримма черного завывания. У меня душа медленно-медленно горит, я убила за эти дни уже стольких, что могу открыть свое персональное кладбище.

Девятнадцать мне исполняется четвертого января, и в подарок мне похоронка приходит. Марлин Маккинон, хохотушка и хулиганка, уже никогда не бросит в меня подушкой. Марлин Маккинон, которая так отчаянно прогуливала половину занятий в Хогвартсе, но все равно получала самые высокие балы, уже никогда не дернет меня за косу, дразнясь. Марлин Маккинон, которая всегда успевала словить снитч быстрее противника, уже никогда не сядет на метлу.

Я не плачу, что вы, я совсем не плачу. У меня слезы закончились, уже нет в моем организме горько-соленой воды, я не могу и не хочу реветь. Я в комнате своей закрываюсь, всевозможными Запирающими заклятиями дверь заблокировав. Я с кулаками на стены бросаюсь, сбивая костяшки пальцев в кровь о холодный камень. Я боли не чувствую — совсем.

— Ну где же ты, гримм?! — рычу бессильно яростно. — Почему не забираешь меня?! Почему близких моих за собой утаскиваешь?!

И только молчание мне ответом служит. Волна ярости отступает, и остается только боль. И она выедает меня изнутри, и я забиваюсь в самый дальний уголок комнаты, прячусь там, словно загнанный зверек. Я сижу там, обхватив колени руками, и шепчу тихо-тихо: «Ну что же ты, Марлин? Ну как же так, а? Ну как же я без тебя?..»

Мне девятнадцать, и жить мне уже совсем не хочется.

И когда дверь с грохотом открывается, а по глазам бьет яркий свет, я даже не поворачиваю головы. Кто-то подходит медленно ко мне, опускается рядом, и меня обволакивает запах знакомый терпкий.

— Курить будешь? — голос лающий низкий над ухом раздается. От Сириуса несет алкоголем, сигаретами и одеколоном, и я вспоминаю тот наш последний хогвартский рассвет. Тот рассвет, который обещал нам взрослую жизнь. Жизнь, полную перспектив.

— А помогает? — спрашиваю я, не поворачиваясь к нему. Я на него смотреть не хочу, я лучше запах его вдыхать буду.

— Нихера не помогает. Душа от сигареты болеть меньше не станет.

— Тогда зачем?

— Люди любят себя по всякому убивать, чтобы не мертветь, — говорит он, и я слышу, как щелкает зажигалка. Поворачиваюсь, в глаза ему заглядываю, он смотрит открыто, пачку протягивает. Я беру сигарету, подкуриваю, дым сизый вдыхаю.

— Гадость редкостная, — выкашливаю, но сигарету не выбрасываю, затягиваюсь жадно еще. Сириус усмехается. — Блэк, слышишь? А что сделать, чтобы душа не болела?

— Избавься от нее, — пожимает он плечами, — тогда и болеть не будет.

— А сделать это как? — от сигареты в горле першит и горчит, но я затягиваюсь еще и еще, заглатывая дым.

— Есть легенда, что душа человека хранится в его волосах, — произносит задумчиво Сириус и поднимается на ноги. — Не сиди на холодном полу, Алиса, простудишься. А я пойду напьюсь, потому что жить как-то совсем погано стало.

Он идет медленно-медленно, а я так отчаянно на спину его гляжу, так крикнуть хочу, чтобы не уходил, не бросал меня один на один с сигаретным дымом и душой моей от боли обезумевшей. Но я молчу и губы кусаю, я вторую сигарету подкуриваю, дрожь в руках унять пытаюсь.

— С Днем рождения, Алиса, — говорит он на пороге, и дверь за собой закрывает. Я с размаху кулаком о стену бью. Я боли физической не чувствую, зато душа моя на части разрывается.

И только когда забытая Сириусом пачка сигарет пустеет, а в комнате уже не видно ничего от дыма, я поднимаюсь на ноги и нетвердой походкой к столу иду, из ящика ножницы старые тупые вытаскиваю. Замираю на секунду, потом резко себя за волосы хватаю, уверенно первый раз лезвиями ржавыми локон отрезаю. А потом повторяю это еще, и еще, и еще... пряди черными змеями опадают у моих ног, кричит моя душа, расставаться со мной не хочет. Но я избавляюсь от нее, иначе просто не выдержу этого, не выдержу этой боли, сойду с ума, свихнусь окончательно. Я с душой своей прощаюсь, и в горле у меня клубок колючий, который никак проглотить не могу.

— Алиса, ты что сделала?! — позади меня еще один знакомый голос раздается, и я оборачиваюсь, с Фрэнком взглядом встречаюсь. — Девочка моя, ты зачем так себя обкорнала?!

Он подбегает ко мне, в объятия свои меня сгребает. А я — словно кукла тряпичная, в руках его сникаю безвольно. Делай со мной что угодно, Фрэнк, мне уже все равно, я без души теперь. А он гладит лицо мое и волосы, обрезанные неровно, он смотрит на меня с тревогой, он прижимает меня к себе так сильно, что косточки мои хрустят. Он в глаза мне заглядывает, а там — пустота, там боли больше нет, одно отчаянье.

И он целует меня, целует осторожно, едва губами своими касаясь моих губ пересохших. Я закрываю глаза.

И битвы уже стали обыденностью, и вокруг нас погибают люди, и у меня уже есть свое персональное кладбище.

Марлин лежит где-то изувеченная и неживая, Сириус напивается до зеленых чертей в ближайшем пабе, Фрэнк целует меня осторожно в пересохшие губы.


* * *
Весна кажется больной и лихорадочной, и мы с Сириусом снова смеемся. Правда, смеемся мы чаще всего зло, хрипло и отчаянно, но если бы не было этого смеха неестественного, и нас бы давным-давно не было. Мы снова и снова с Пожирателями сцепливаемся, и прятаться приходится, и нападать. И мне уже кажется, что я совсем чувствительность к смертям потеряла. Уже не снятся мне по ночам покойники, и кровь по ночам мне тоже не снится. Может, я просто слишком мало сплю, может, привыкла, может, без души и вправду жить легче. Волосы мои короткие ветер треплет, Сириус смеется зло отчаянно, Фрэнк за руку меня держит и говорит тихо на ухо, что любит.

Грозный Глаз Грюм уже не кричит на нас, он теперь на свежаках отрывается. На нас только смотрит грустно, мол, потерянные люди уже, обгорелые, пустые. А у нас в глазах уже и вправду огонь догорает, у нас сил нет. Мы зелеными лучами разбрасываемся, мы — роботы, мы — пешки в какой-то слишком хитроумной игре. Мы со злом боремся, сами злыми становясь.

А весна вокруг слишком зеленая, слишком пьянящая, слишком яркая. Весна вокруг лихорадочная, и я ее пить жадно пытаюсь, вдыхать в себя поглубже. Ведь кто знает, может, это последняя моя весна.

А после одной из битв мы сидим с Фрэнком в каком-то саду, и вокруг цветут яблони, и запах такой сладкий, что кружится голова. Фрэнк рану мне залечивает, меня заклятием режущим задело, и руки у него в крови алой, и он смотрит на меня обеспокоенно.

— Алиса, выходи за меня, — выдыхает внезапно. Я смотрю на него удрученно — какая может быть свадьба, если война вокруг, смерть и весна больная? Какая может быть свадьба, если у меня души уже нет?

— Алиса, выходи за меня, — повторяет он упрямо. — Выходи за меня, ведь завтра может быть уже поздно. Ведь завтра может не наступить. Алиса, выходи за меня, я ведь тебя люблю.

Я смотрю на него удивленно и головой киваю.

Я курю уже постоянно, Сириус со мной почти не разговаривает, а Фрэнк зовет замуж.

У меня души нет. Я соглашаюсь.


* * *
Свадьба у нас тихая, ее и свадьбой-то не назовешь. Просто несколько друзей, собравшихся в одном помещении, просто счастливые родители, напрочь забывшие о том, что вокруг — война. Просто я — улыбающаяся, просто Фрэнк — сияющий. Джеймс и Лили, Ремус, несколько друзей из Ордена, несколько — из Аврората. Сириус на свадьбу не пришел, да я, впрочем, его и не звала.

Вот только в комнате душно, и дышать совсем нечем. Июнь жаркий, пыльный, тягучий, июнь похож на патоку густую приторную, тянется и тянется, не закончится никак. Я хватаю жадно воздух спертый, вдыхаю его, но грудь словно кольцами металлическими кто-то сковал, и дышать уж слишком тяжело.

Я выхожу во двор, и здесь воздух хоть немного свежее. Я прохожусь медленно дорожками между деревьями, от солнца беспощадного уставшими, платье мое белое длинное по земле волочится, но поднимать я его не хочу, мне и так хорошо. Во дворе тихо, сюда не долетает негромкий смех из дома, и ничто тут не нарушает спокойствия моего.

И вдруг я резко останавливаюсь. Из кустов на меня смотрят пронзительно два горящих глаза. Тихо-тихо хрустит ветка, и мне навстречу большой черный медведеподобный пес выходит.

— Привет, — говорю. — Забрать меня пришел? А я тебя уже давно жду.

Я не убегаю, я ждала его, гримма, который явился мне давным-давно, еще в ноябре. Но пес не двигается с места, просто смотрит на меня внимательно, и в глазах его я улавливаю вдруг что-то больное, надломленное, обреченное. В глазах его я вдруг улавливаю что-то человеческое.

— Ведь гримм всегда появляется тому, кто умереть должен, — говорю я. — Гримм всегда был предвестником смерти. Чем же я особена?

Пес разворачивается и уходит, а я остаюсь одна во дворе. Я стою и смотрю туда, где только что стоял черный гримм, завывание которого мне когда-то снилось. Может быть, он не забирает того, кто со смертью своей смирился? А может, я мертва уже давным-давно?

— Вот ты где! — за руку меня Фрэнк берет, и я улыбаюсь ему уже привычно. — Пойдем в дом, там тебя уже обыскались все! Джеймс Лили предложение сделал!

У меня платье белое длинное, у Лили кольцо обручальное на пальце, у Сириуса... Не знаю я, что у Сириуса. Сириус на свадьбу не пришел.


* * *
У Поттеров свадьба громкая, большая, яркая. У Поттеров на свадьбе половина магического населения Британии гуляет, они празднуют так, чтобы помнили все долго, может — до конца жизни. И все это напоминает пир во время чумы, и мне тошно и одиноко. Я одна сегодня, Фрэнк на дежурстве в Аврорате. У меня в руках бокал шампанского кислого, а платье вечернее неудобное дышать нормально не дает. Мне сбежать отсюда хочется, но не имею права на это, должна улыбаться, и невесту-красавицу расхваливать, и жениха-счастливчика поздравлять, и с шафером-шутником вместе смеяться.

Смеяться у нас с Сириусом уже совсем не получается, и вижу я, что у него сил уже тоже почти не осталось, что галстук-бабочка в шею ему впивается, душит, воздуху пройти не дает. Сириус смотрит на лучшего друга, и в глазах у него столько горечи, что в ней можно утопиться.

А в окно вдруг стучит сова, к ее лапке конверт привязан, а на конверте имя мое стоит. Мне Фрэнк пишет. Пишет, что Эдгара Боунса только что нашли в какой-то подворотне мертвого, что тело его когтями разодрано, что в Аврорате почти уверены, что это оборотни постарались. И в глазах у меня темнеет, и к горлу подкатывает тошнота, и сил у меня хватает только на то, чтобы выбраться на крыльцо гудящего дома, не переставая улыбаться.

Холодный октябрь обнимает мои голые плечи, я хватаюсь руками за косяк дверей, чтобы не упасть. Все неправильно, все не так, и я не понимаю, как там, в доме, могут веселиться и пить шампанское, как Лили может так лучезарно улыбаться, а Джеймс может так искренне шутить. У меня нет сил, я вымотана, я даже холода сейчас не чувствую, я сбрасываю туфли на высоких каблуках, отбрасываю их куда-то в сторону. Я ногами босыми по холодному камню ступаю, я успокоится не могу, я сигарету дрожащими руками из пачки достаю, дымом судорожно затягиваюсь.

— Простудишься ведь, — голос лающий ни с чем не перепутать, и я поворачиваюсь резко, оскаливаюсь зло:

— Проблемы, Блэк? — он смотрит на меня взглядом долгим уставшим, он мантию тяжелую с плеч стаскивает и меня в нее укутывает. Плечи озябшие в тепле расслабляются.

— Никаких проблем, Алиса, — шепчет едва слышно, пальцами долгими волосы мои, отросшие по плечи, перебирает. Он стоит слишком близко, непозволительно близко, так, как стоять нельзя. Он смотрит внимательно, вот только чертиков в его взгляде уже давным-давно не видно.

— Эдгар мертв, — выдыхаю я и цепляюсь пальцами в его рубашку. Ткань жалобно трещит. Он замирает на секунду, потом притягивает меня к себе, сильно-сильно притягивает, а потом мы аппарируем куда-то, и мне уже по большому счету все равно, куда.

А когда наши ноги касаются твердой почвы, я понимаю, что оказалась в грязной комнатушке какого-то дешевого отеля. Но это уже не имеет никакого значения, ведь за окном промозглый холодный октябрь, Эдгар мертв, а Сириус прижимает меня к себе слишком близко. Мне больно, мне больно так, что хочется крушить все вокруг, но вместо этого я мантию тяжелую с плеч скидываю и к Сириусу за поцелуем тянусь.

Он целует жестко и больно, и я цепляюсь за него, как за последнюю свою надежду, как за последний цветной сон. Сириус пахнет алкоголем, сигаретами и мужским одеколоном терпким, Сириус платье тесное нелепое с меня стаскивает, Сириус меня за ягодицы хватает, над землей поднимает, и я отзываюсь, ногами его обвиваю. Я кусаю губы его, и он рычит приглушенно, почти по-звериному, я дрожу, словно в лихорадке, я целую Сириуса, а по щекам моим — слезы градом. Он к кровати меня несет, бросает на простыни, сам сверху наваливается. И мне чувствовать его хочется еще сильнее, еще больнее, еще крепче, еще ярче. Я ногтями отчаянно ему в кожу впиваюсь, я двигаюсь резко, рвано, я дышу прерывисто, и внутри уже все готово к взрыву, и мне хочется кричать.

И я кричу — громко, надрывно. И Сириус кричит вместе со мной, сильнейший оргазм накрывает нас одновременно, и глаза мои уже совсем ничего не видят, только темноту.

А потом Сириус встает, штаны натягивает, рубашку набрасывает. Подает мне какую-то футболку, и я послушно надеваю ее прямо на голое тело.

— Пить будешь? — спрашивает тихо, а я киваю. Боль в груди уже не режет ножом, она еле-еле горит там, уже не туманя разум. Блэк достает из шкафа бутылку и два стакана, наполняет их янтарной жидкостью, один мне протягивает.

— Пей, Алиса. Пей.

Виски обжигает, виски успокаивает, виски раны мои заливает. Я пью и чувствую, что спасена.

И мы сидим на грязном деревянном полу, его белоснежная рубашка расстегнута, он привалился спиной к дивану, курит, щурится, на меня смотрит. На мне какая-то растянутая мужская футболка, найденная в его шкафу, нелепое изорванное вечернее платье валяется около дивана, я подтянула колени к подбородку, обхватила их руками, тоже курю. Между нами завеса дыма, молчание и столько воспоминаний, что становится тяжело дышать. Между нами – пепельница, полная окурков, стаканы с толстым дном и ополовиненная бутылка. Между нами – боль.

У меня волосы черные, по плечи отросшие, у меня кольцо на безымянном пальце, у меня безысходность в глазах. Мы в комнатушке грязного отеля пьем виски, сидя на полу, а к окнам липнет промозглым туманом октябрь. Нам по девятнадцать лет, а кажется – по сто пятьдесят. Мы выгорели, мы выцвели, мы устали. Меня дома ждет любящий муж, а у него… у него и дома-то своего нет.

Я не хочу сейчас думать, я не могу сейчас думать. Час тому назад он меня спас, и у меня нет по этому поводу мыслей. Потому что иногда трахаться и пить виски – лучший вариант, который только может существовать.

Он тушит очередной окурок, откидывает голову назад, взгляда не отводит. Я делаю жадный глоток из стакана, алкоголь разливается по венам, согревает вымерзлую душу. Я губы тонкие в ухмылке кривлю, а он начинает говорить, и его голос низкий хриплый по нервам моим оголенным бьет.

— А помнишь, когда-то, когда ты еще носила длинные волосы, мы с тобой смеяться искренне умели?

— Помню, — киваю я и улыбаюсь едва заметно. — Знаешь, а я гримма видела. Дважды. В первом бою своем и на свадьбе. Как думаешь, почему он меня к себе не забирает?

Сириус смотрит на меня внимательно, хмурится, затягивается глубоко. И только потом выговаривает тихо:

— Гримм не всегда предвестник смерти. Он, иногда, еще и души спасает.

— Почему же он мою не спас? — я улыбаюсь горько и глоток из стакана делаю.

— А нам с тобой, Алиса, души не нужны. Нам без них легче будет.

— Блэк, — шепчу я уж совсем тихо. — Блэк, ко мне снова боль вернулась. Мне снова так внутри болит все, что дышать невозможно. Что делать, Блэк?

Он ухмыляется грустно, смотрит на меня обреченно.

— А ты просто волосы обрежь. Хочешь, ножницы принесу?

@темы: пишу, фанфи, обогі, я тоже це пишу

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

У мене в навушниках Пінк Флойд, а за вікном - листопад. В голові купа думок про Новий рік і гірко-терпке розуміння того, що я, блядь, вляпалась в Женю вже безповоротно, і якщо нас щось розірве, то це для мене буде ударом. Отака-от брєдотєнь, рібята. Отака-от я сильна жінка. Не думала я, що знову колись так сильно залежатиму від чоловіка. Сумно.

А взагалі - мені пообіцяли аудіокнигу "Грому", тому я прослуховую всілякі треки Пінк Флойда, Металліки, ОЕ і Апокаліптики, аби підібрати під те все музло. І навіть дещо таки у мене з атосферою-текстом співпадає. І це добре.
А взагалі, мені якось навіть трохи сумно, що "Грім" я закінчила. Важливий був текст для мене.
Меленхолія, рібята.

@темы: музика, фанфи, обогі, я тоже це пишу, діла душевні

---

Я зараз п'яненька і доволі весела.
Пів на другу ночі, а у мене тут музика хороша, і алкоголь, і близька подруга.
Але я можу тільки уявити, яким паршивим здаватиметься життя уже завтра зранку ))))

@темы: опівнічне

---

От розкажу вам сікрєт.
Я, треба сказати, не дуже люблю танцювати. Можливо, тому, що ставлення до музики у мене специфічне, і під звичайне туц-туц-туц я дригатись ні магу. А рок-н-рол на діскатєках не крутять, тому я на них не ходжу класу едак з 10, ну і... Ну і так вже вийшло, що як такого танцювального досвіду у мене зовсім небагато.
Ну але ладно, сама подригатись я ще можу. І ніби навіть непогано виходить деколи. Але я зовсім не вмію танцювати в парі. Ну, себто, це ж хлопець повинен вести? І він намагається вести, а я не розумію, що від мене хочуть, ну і... Ну і ужас виходить.
А от вчора я відтанцювала в Портер-пабі з Женею три грьобаних години. І маю підозру, що доволі таки непогано відтанцювала. Аж думаю навіть трохи переглянути власне критичне ставлення до своїх танцювальних здібностей.
Вчора був чудовий вечір. Вечір, коли мені дуже хотілося сказати Жені про те, що я його люблю. Але я обрала варіант простіший - я його просто цілувала так, що паморочилось в голові.
Вчорашній вечір був наскрізь просякнутий сміхом, сигаретним димом і музикою. Вчора було добре.

А сьогоднішній ранок похмурий, злий, і мені, як завжди, зовсім не хочеться іти в Академію. Бу.

@темы: музика, ...висновків: життя минає..., відчувати життя на дотик, vivat akademia!, то всьо журавлікі!

---

А у Сіріуса/Аліси є всі шанси стати моїм улюбленим пейрінгом. Тому що як не крути, а з ЛіліСкорпа я вже трохи виросла, та і з Драміону теж. *маленька ремарка - а про ЛіліСкорпа мені ще треба буде писати, хоч мені здається, що я вже виписала їх з себе зовсім. А "Грім і блискавки" я ще довго буду редагувати, там з часами роботи ще стільки, що й ну. і це я ще мовчу про те, що я теоретично хочу його українською перекласти...* А от Сіріус і Аліса мені чомусь сподобалися. І мені вперше подумалося, що цікаво було би спробувати написати щось про Мародерів.
Два слова про фікатон. Щось мені майже нічого не подобається. Ну, тобто, є речі, яким я поставила п’ятірку, але я ще не знайшла тексту, який би додала у Вибране і хотіла потім перечитувати. Але, зрештою, я читала далеко не все, навіть так - я майже нічого не читала. Лінива свиня.
Два слова про Академію. Таска-пєчаль.
Два слова про футбол загалом і про "Динамо" зокрема. Таска-пєчаль.
Два слова про літературу. Я дочитала "Танго смерті" Винничука і раджу всім. Канєшна, не ахєрєть-дайтє-двє, але справді хороша і якісна українська література. У цій книзі повно всього - хоршого гумору, чорного гумору, еротики, любові, дружби, детективу, хорошої серйозної містики, несерйозної дурної містики, історії, війни, драми. Там багато чого намішано, і після прочитання не виникає відчуття втраченого часу.
Два слова про внутрішній стан. Мені чомусь дуже сумно, хоч я і не знаю, чому. Переїзд на Трою, який чекає мене на вихідних, дуже пєчалить чомусь мою тендітну душеньку
Два слова про музику. Ми у четвер ідемо в Портер на Івана Блюза. І вам всім радимо
Клята осінь, як же я її ненавиджу.

@темы: пишу, музика, читаю, ...висновків: життя минає..., фанфи, обогі, я тоже це пишу, vivat akademia!, діла душевні, футбол

---

Спеціально для  Шуршунчик

многа харшого музла

Metallica - Die, my darling
Metallica - Turn the page
Pink Floyd - Shine on your crazy diamond
Dire straits - Money for nothing
ACDC - Touch too much
The Beatles - Love Potion number 9
Metallica - Enter Sadman
Sunday Girl - Where is my mind (Pixes cover)
John Lennon - Stand by me
Accept - Amamos la vida
Accept - Seawinds
Def Leppard - Pour some sugar on me
Metallica - The Unforgiven II
PInk Floyd - YOung Lust
Slade - Far away
The Cranberries - What if God smoked cannabis?
The Beatles - I'm only Sleeping
Aerosmith - Road runner
Queen - Crazy Little thing called love
Janis Joplin - Kozmic blues
Nazareth - Dream on
ACDC - Back in Black
ACDC - Are you ready?
The Doors - The Roadhouse Blues
Led Zeppelin - Babe, I'm gonna leave you
Scorpions - White Dove
Led Zeppelin - Immigrant Song
The Pretty Reckless - Under the water
Bloodhound Gang - The ballad of Chasey Lain
Jason Mraz - I'm yours
The Strangles - Golden Brown
Nickelback - How you remind me
The Pretty Reckless - Panic
The Pretty Reckless - Nothing left to lose
Ozzy Osbourne - Mama, I'm coming home
Mr. Big - To be with you
The Zombies - Time to move
Aerosmith - Pink
Elthon John - Tiny Dancer
The Doors - Love her Madly
The Doors People are strange
The Doors - Love me two times
Sum 41 - With me
The Doors - Touch me
The Urge Overkill - Girl, you'll be a woman soon
Pink Floyd - Hey you
Wallace Collection - Daydream
Aerosmith Dream on
Queen - who wants to live forever
Scorpions - Daddy's girl
Scorpions - Always somewheare
The Beatles - I've just seen a face

@темы: музика

---

Коли мені дуже сумно і я одна вдома, я читаю вголос вірші Альтер.
Останнім часом я читаю вірші Альтер вголос дуже часто.

@темы: витинанки власних думок, біль